Мы привычно называем апостола Андрея Первозванным. А почему так? Школьный ответ «потому что Христос призвал его раньше других» при ближайшем рассмотрении оказывается несостоятельным. Но тогда… почему так?
Что в духовной жизни ничего случайного нет — это не новость. Что в Евангелии нет случайных эпизодов и лишних слов — само собой разумеется. И это исключение случайности, описки, лирического отступления или просто авторского каприза делает уместным в процессе чтения вопрос: «А почему именно так?»
Мы задаемся вопросом, «почему Христос не родился императором», почему отверг искушение властью, чем и Себя, и Своих последователей, да и, наконец, весь мир отказался избавить от нескончаемого противостояния, кровопролития?.. Почему так? Почему, вместо того, чтобы решить все мирным путем, «полюбовно договориться» с «князем мира сего» и бесконфликтно легитимизировать свою власть над миром, Он предпочитает взойти на Крест, да еще и нас за Собой зовет в Царство Небесное именно этим — крестным — путем?! Почему именно так?..
Этих «почему» достаточно много. На многие из них ответы даны, причем в каждую эпоху они даются с теми нюансами, которые важны для понимания Благовестия конкретной целевой аудиторией.
Один из уместных «почему так?» — вопрос о призвании святого апостола Андрея Первозванного.
Почему? Почему Господь призывает его первым? И почему только его Церковь именует «Первозванным», ведь он не был призван каким-то отдельным образом? Почему за Первоверховным Апостолом не закрепилось в церковном сознании наименование «Первозванный», если в основном представление о начале призвания апостолов ассоциируется с эпизодом, когда Господь проходит мимо Генисаретского озера и, увидев рыбачивших братьев Андрей и Петра, призывает их обоих последовать за ним, обещая, что сделает их «ловцами человеков». В том ли дело, что это уже «второе призвание»?
Андрей, вероятно, избирается Иисусом, как первый из 12-ти, не просто в порядковом отношении, а как тот человек, с которого начинается новозаветное благовестие: он благовествует и приводит ко Христу того, кто станет для последующих поколений христиан символом и немощи человеческой, и покаяния, и твердости веры. Именно так, аналогично тому, как Господь промыслительно сообщил апостолам благую весть о Своем воскресении через жен-мироносиц, указывая на ценность их простой, преданной, заботливой и, как ни парадоксально звучит, мужественной любви. А в этом случае, на что Он указывает нам?.. Есть над чем подумать, не правда ли?
Об апостоле Андрее сравнительно мало упоминается в Евангелии, однако, вот еще один достаточно характерный эпизод. В том же Евангелии от Иоанна рассказывается, как некие эллины (по всей вероятности, прозелиты из язычников) желали видеть Иисуса. Понятно, что под «видеть» они имели в виду непосредственное общение. Обращаются они с этой просьбой к апостолу Филиппу, но тот не решается на себя взять ответственность и советуется с апостолом Андреем, что говорит об авторитетности последнего в апостольской среде. И тогда Андрей вместе с Филиппом сообщает о просьбе эллинов Учителю.
Он решительно приходит с Филиппом к Спасителю и сообщает о просьбе эллинов, потому что помнит и о других Его словах: «Приходящего ко Мне не изгоню вон», а также об исцелениях и дочери той же хананеянки, и слуги Капернаумского сотника, помнит и о Его беседе с самарянкою.
Этот как бы незначительный эпизод вкупе с вышеупомянутым о приведении своего брата Симона ко Христу (в Евангелии не сказано, что Христос его об этом просил), на наш скромный взгляд, позволяет усматривать в апостоле Андрее какую-то особую миссионерскую горячность. Не страсть, а именно живой огонь веры, а огню свойственно распространяться, охватывать собой пространство и светить. Огонь веры только принципиально отличается от огня материального тем, что материальный уничтожает Божие творение, а огонь веры горит за счет Духа Святого, уничтожая не творение, не естественную добродетель, а грех, уродующий творение.
Нынче очень удобно стало все списывать на «происки врагов», норовящих «испортить нам обедню». Любое обличение язв церковной жизни или конкретных лиц, играющих в ней не последнюю роль, истолковывается как «очернение». Такое впечатление, что срабатывает какая-то инерция советской ментальности с, не к ночи будь помянутыми, понятиями «обострения классовой вражды» и «клеветы на советскую власть».
В апостольское время в отношении Церкви этих происков было побольше, чем в наше, тем не менее, ни апостол Павел, ни кто-либо из древних писателей не думает даже обвинять врагов Церкви в заговоре, из-за которого христиане вынуждены грешить. Нет, ни в отречениях от веры, ни в нравственных падениях членов Церкви якобы «под злобным гнетом враждебных сил», никто кроме самих грешников не обвиняется, и весь черный PR, который поднимается в адрес Церкви — целиком на их совести: «…ради вас… имя Божие хулится у язычников».
«Не столько хулится Бог нечистой жизнью язычника, сколько развращением христианина», — пишет свт. Иоанн Златоуст, настаивая, что «не были бы нужны слова, если бы жизнь наша сияла в такой степени („как светила в мире“; не были бы нужны учители, если бы мы творили дела благие. Никто не остался бы язычником, если бы мы были христианами, как следует. Если бы мы соблюдали заповеди Христовы, если бы мы благодушно переносили обиды и насилия, если бы мы, будучи укоряемы, благословляли, если бы, терпя оскорбления, воздавали добром, то никто не был бы столь диким, чтобы не обратиться к истинной вере, если бы так все вели себя».
Церковь свята Духом Святым, свята тем, что Она — Тело Христово, но Она — не только Христос, Она — это еще и мы, а мы — грешны. И когда мы позволяем благодати Божией нас исцелять, происходит торжество веры, потому что наша порочность преодолевается святостью Божией, а вот когда мы коснеем в грехе, когда не желаем меняться, когда свою порочность пытаемся прикрыть, а не лечить, наши язвы становятся заметны «внешним». И поскольку мы продолжаем оставаться в Церкви, тем более, если занимаем в Ней видное положение, это уже не просто наши язвы, а раны на Теле Христовом.
Мы — эти раны. Причем раны во всем своем безобразии: распухшие, кровоточащие, местами подгнивающие — это наша порочность, которую мы лелеем и, быть может, словно для отвода Божиих глаз, каемся в ней на исповеди, но не собираемся меняться, а то и не каемся, но истолковываем ее чуть ли не как добродетель, то есть, «наводим марафет», окрашиваем ее снаружи, спрыскиваем благовониями… а процесс, тем временем, становится все более запущенным.
Апостол Андрей был призван Христом и ко Христу приводил. Что в нем было такое особенное, видимо, послужившее промыслительной причиной его призвания Богом именно в качестве первого благовестника, «апостола апостолов»? Может, ему было свойственно какое-то исключительное горение духа, горение любовью к Богу и ближнему, любовью к Истине, любовью Божией, стремящейся распространиться и умножиться? И вместе с тем ясное понимание, что приводит он ко Христу — лично ко Христу, а не просто в Его общество, орден, корпорацию. Лично.
Хотим мы того или нет, но все мы «на подсвечниках»: не только духовенство, но и миряне. По нам судят о вере, о Боге. «Будем поэтому жить так, — пишет свт. Иоанн Златоуст, — чтобы не хулилось имя Божие. Не будем ни гоняться за человеческою славою, (ни вести себя так) чтобы о нас составилось дурное мнение, но будем соблюдать надлежащую меру и в том и в другом». Это тот минимум, который требуется от каждого из нас для осуществления апостоличности Церкви.
Минимум, т. е. основа, без которой словам нашим веры не будет, даже напротив, расхождение между декларируемой верой и совершаемыми делами навлечет на истинную, святую веру хулу, которой достойны мы по нашим злым делам и лукавым сердечным расположениям. А если будет этот минимум, то и «свет наш просветится» во славу Божию. И в этом Первозванный Апостол — наш молитвенник.